Дракон. Книга 3. Иногда они возвращаются - Страница 32

Прямо перед Чижиковым возникает какое-то движение — Котя вглядывается. Несколько мужчин и женщин стоят перед механизмом, напоминающим огромную ванну, правда, поставленную вертикально. К ней со всех сторон идут кабели, светящиеся трубопроводы. А в темной глубине ванны застыла невысокая фигурка.

Котя хочет подойти поближе, но не может. Напрягая зрение, он вглядывается и видит: это человек. Девушка. Глаза ее закрыты, и один из кабелей уходит в затылок. Бледное лицо кажется Чижикову странно знакомым, Котя силится вспомнить — и не может. И вдруг девушка распахивает глаза.

Ника!

Котя смотрит на Нику в упор — ее взгляд полон безмолвной мольбы, но Чижиков ничего не понимает. Он хочет спросить, но лишь беззвучно шевелит губами, он пытается кричать, но крик не слышен. Котя хочет привлечь внимание людей — мужчин и женщин, что столпились вокруг Ники. Он машет руками, пытается войти в зал, но дверной проем неодолим: что-то властно удерживает Чижикова на месте, а люди — те, что в зале, — не обращают на Котины усилия никакого внимания. Лишь одна Ника видит Чижикова, но и она ничего не в состоянии сделать. Сердце Коти переполняется тоской и жалостью — сейчас он готов на все, только бы шагнуть вперед, только бы оказаться рядом с Никой! Обнять ее, прижать к себе, утешить в этой неизъяснимой печали, заслонить от неизбежного… Услышать ее голос и накрепко запомнить то, что девушка хочет, должна сказать ему — ведь это невероятно важно! Котя напрягается изо всех сил, бьется, как муха в паутине, — и вдруг Ника весело ему подмигивает, мольба исчезает из ее глаз, она приближается, вырвавшись из заточения, а люди продолжают суетиться, не заметив, что Ники уже нет… Ника наплывает на Котю, будто облако, миг — и она уже совсем рядом. Ника улыбается — хорошо, светло, радостно — и вдруг начинает щелкать Котю по носу, мягко, игриво, настойчиво: раз, раз, еще раз!..

Чижиков разлепил веки. Прямо перед носом живою укоризной возлежал на его груди Шпунтик.

— А… Это ты, хвостатый проглот… — Пробормотал Котя облегченно. — Что, опять жрать хочешь?..

Он огляделся: ни следа прозрачного гостя.

* * *

Да, Котя напился. Как, собственно, и планировал.

Конец вчерашнего вечера помнился смутно. Настоящее застолье развернулось после того, как Чижиков познакомился с Гу Пинем, а Борн удалился, не простившись. Чижиков и Гу Пинь удивительно быстро сдружились, чему, вне сомнений, весьма способствовала пекинская народная. Выяснилось, что Гу — действительно мировой дядька, веселый, пить умеет и знает «Катюшу» по-русски. «Катюшу» и пели: тихо, долго, активно помогая себе взмахами рук и отвлекаясь на то, чтобы опрокинуть еще рюмочку и закусить. На середине песни Гу забыл слова и продолжал уже по-китайски, Котя легко подхватил, и лишь Дюша продолжал басить по-русски.

Радостные китайские официанты то и дело подносили еще какие-то чрезвычайно вкусные блюда, пока наконец Гу не заметил, что настало время для супа, и не потребовал его немедленно. Обняв Котю за шею, пьяный Гу пояснил, что китайцы едят суп в конце трапезы, а не в начале, как европейцы, и что это не просто себе суп, а очень даже «трезвовательный», то есть прочищает мозги после обильной выпивки.

Котя, помнится, возражал, говорил, что они вовсе еще не напились, и Громов уверенно вторил ему: какое напились! Только во вкус вошли! Гу Пинь размашисто кивал, соглашаясь, и наливал еще — пекинская народная пилась легко и с большим удовольствием. Когда принесли суп, было решено по второму разу затянуть «Катюшу»… Котя смутно помнил, что суп был горячий, острый и действительно прояснил голову — на какое-то время. По крайней мере, Чижиков не забыл, как он буквально с ножом к горлу пристал к Гу Пиню, настойчиво требуя от китайца снять очки и заговорщицки при этом подмигивая. Гу в итоге очки снял, и Котя, убедившись, что глаза у того разноцветные, погрозил ему пальцем, захихикав: «А я знаю, знаа-а-аю…»

Дальше воспоминания становились отрывочными: Котя помнил, как искал и нашел Шпунтика, как потом они ехали в такси и Гу Пинь громко пел по-китайски, а Котя прижимал к себе Шпунтика, и, кажется, кот был недоволен. Затем Гу Пинь куда-то делся, а Чижиков осознал и обрел себя в квартире Громова. Еще он помнил экран открытого ноутбука — и все. Видимо, после этого Котя провалился в глубокий хмельной сон. Хорошо хоть контактные линзы догадался снять.

— Вот черт… — пробормотал он, приподнимаясь на локтях. Шпунтик неторопливо сошел с хозяйской груди и уселся рядом, на разоренной кровати. — Нормально погуляли…

Голова не болела совершенно, лишь во всем теле ощущалась легкая истома. Котя огляделся. За окном было светло.

— А который, например, час? — спросил сам себя Чижиков. И посмотрел на Шпунтика. — Мой хвостатый друг, ты не сообщишь мне сигналы точного времени?

А такой час, что жрать пора, читалось на кошачьей морде.

Котя с кряхтением сел. В правой руке почему-то оказались испачканные в соусе одноразовые деревянные палочки. Чижиков разжал пальцы, и палочки неслышно упали на пол.

— Чудовищно… — прошептал Котя, вставая. — Мне надо в душ, в душ!

Стоя под струями горячей воды и старательно отфыркиваясь (Громов предупредил, что водопроводную воду пить не следует!), Чижиков поэтапно восстанавливал в уме вчерашние события. Он очень не любил, когда куски жизни, пусть и незначительные, выпадали из памяти. Собственно, подобное случалось с Котей дважды или, может, трижды и всякий раз было связано с ошеломительным выпиванием. Не помнить, что ты делал и говорил, — что может быть гаже? Вдруг обидел кого невзначай? Или сплясал голым на балконе, тряся достоинствами перед изумленной публикой? Ах, как некрасиво, как нехорошо…